Неточные совпадения
— Погоди. И ежели все люди"в раю"в песнях и плясках
время препровождать будут, то кто же, по твоему, Ионкину, разумению, землю пахать станет? и вспахавши сеять? и посеявши
жать? и, собравши плоды, оными господ дворян и прочих чинов людей довольствовать и питать?
В то
время как она говорила с артельщиком, кучер Михайла, румяный, веселый, в синей щегольской поддевке и цепочке, очевидно гордый тем, что он так хорошо исполнил поручение, подошел к ней и подал записку. Она распечатала, и сердце ее
сжалось еще прежде, чем она прочла.
Весь вечер Ленский был рассеян,
То молчалив, то весел вновь;
Но тот, кто музою взлелеян,
Всегда таков: нахмуря бровь,
Садился он за клавикорды
И брал на них одни аккорды,
То, к Ольге взоры устремив,
Шептал: не правда ль? я счастлив.
Но поздно;
время ехать.
СжалосьВ нем сердце, полное тоской;
Прощаясь с девой молодой,
Оно как будто разрывалось.
Она глядит ему в лицо.
«Что с вами?» — «Так». — И на крыльцо.
Во
время службы я прилично плакал, крестился и кланялся в землю, но не молился в душе и был довольно хладнокровен; заботился о том, что новый полуфрачек, который на меня надели, очень
жал мне под мышками, думал о том, как бы не запачкать слишком панталон на коленях, и украдкою делал наблюдения над всеми присутствовавшими.
Я до того не ошибаюсь, мерзкий, преступный вы человек, что именно помню, как по этому поводу мне тотчас же тогда в голову вопрос пришел, именно в то
время, как я вас благодарил и руку вам
жал.
— Что ж, и ты меня хочешь замучить! — вскричал он с таким горьким раздражением, с таким отчаянием во взгляде, что у Разумихина руки опустились. Несколько
времени он стоял на крыльце и угрюмо смотрел, как тот быстро шагал по направлению к своему переулку. Наконец, стиснув зубы и
сжав кулаки, тут же поклявшись, что сегодня же выжмет всего Порфирия, как лимон, поднялся наверх успокоивать уже встревоженную долгим их отсутствием Пульхерию Александровну.
Пульхерия Александровна, вся встревоженная мыслию о своем Роде, хоть и чувствовала, что молодой человек очень уж эксцентричен и слишком уж больно
жмет ей руку, но так как в то же
время он был для нее провидением, то и не хотела замечать всех этих эксцентрических подробностей.
И, место высмотрев и
время улуча,
Орлом на Льва спустился
И Льву в крестец всем
жалом впился.
То, что произошло после этих слов, было легко, просто и заняло удивительно мало
времени, как будто несколько секунд. Стоя у окна, Самгин с изумлением вспоминал, как он поднял девушку на руки, а она, опрокидываясь спиной на постель,
сжимала уши и виски его ладонями, говорила что-то и смотрела в глаза его ослепляющим взглядом.
Она
сжимала ему руку и по
временам близко взглядывала в глаза и долго молчала. Потом начала плакать, сначала тихонько, потом навзрыд. Он растерялся.
Мы очень разнообразили
время в своем клубе: один писал, другой читал, кто рассказывал, кто молча курил и слушал, но все
жались к камину, потому что как ни красиво было небо, как ни ясны ночи, а зима давала себя чувствовать, особенно в здешних домах.
Чем ближе подходил человек, тем больше прятался тигр; он совсем
сжался в комок. Не замечая опасности, Дерсу толкнул собаку ногой, но в это
время выскочил тигр. Сделав большой прыжок в сторону, он начал бить себя хвостом и яростно реветь.
Улыбался он почти постоянно, как улыбаются теперь одни люди екатерининского
времени: добродушно и величаво; разговаривая, медленно выдвигал и
сжимал губы, ласково щурил глаза и произносил слова несколько в нос.
Каждое слово об этом
времени тяжело потрясает душу,
сжимает ее, как редкие и густые звуки погребального колокола, и между тем я хочу говорить об нем — не для того, чтоб от него отделаться, от моего прошедшего, чтоб покончить с ним, — нет, я им не поступлюсь ни за что на свете: у меня нет ничего, кроме его.
Словом сказать, это был подлинный детский мартиролог, и в настоящее
время, когда я пишу эти строки и когда многое в отношениях между родителями и детьми настолько изменилось, что малейшая боль, ощущаемая ребенком, заставляет тоскливо
сжиматься родительские сердца, подобное мучительство покажется чудовищным вымыслом.
Но и тут главное отличие заключалось в том, что одни жили «в свое удовольствие», то есть слаще ели, буйнее пили и проводили
время в безусловной праздности; другие, напротив,
сжимались, ели с осторожностью, усчитывали себя, ухичивали, скопидомствовали.
Однажды в это
время я вбежал в спальню матери и увидел отца и мать с заплаканными лицами. Отец нагнулся и целовал ее руку, а она ласково гладила его по голове и как будто утешала в чем-то, как ребенка. Я никогда ранее не видел между отцом и матерью ничего подобного, и мое маленькое сердчишко
сжалось от предчувствия.
Мне однажды пришлось записывать двух женщин свободного состояния, прибывших добровольно за мужьями и живших на одной квартире; одна из них, бездетная, пока я был в избе, всё
время роптала на судьбу, смеялась над собой, обзывала себя дурой и окаянной за то, что пошла на Сахалин, судорожно
сжимала кулаки, и всё это в присутствии мужа, который находился тут же и виновато смотрел на меня, а другая, как здесь часто говорят, детная, имеющая несколько душ детей, молчала, и я подумал, что положение первой, бездетной, должно быть ужасно.
Оставшись один на перекрестке, князь осмотрелся кругом, быстро перешел через улицу, близко подошел к освещенному окну одной дачи, развернул маленькую бумажку, которую крепко
сжимал в правой руке во всё
время разговора с Иваном Федоровичем, и прочел, ловя слабый луч света...
Все засмеялись. Князю пришло на ум, что Лебедев и действительно, может быть,
жмется и кривляется потому только, что, предчувствуя его вопросы, не знает, как на них ответить, и выгадывает
время.
Однако прощайте, почтенный друг. Вы, я думаю, и не рады, что заставили меня от
времени до
времени на бумаге беседовать с вами, как это часто мне случалось делать мысленно. Не умею отвыкнуть от вас и доброго вашего семейного круга, с которым я сроднился с первых моих лет. Желаю вам всех возможных утешений. Если когда-нибудь вздумаете мне написать, то посылайте письма Матрене Михеевне Мешалкиной в дом Бронникова. Это скорее доходит. Крепко
жму вашу руку.
Вдруг, мгновенно, ее прелестные глаза наполнились слезами и засияли таким волшебным зеленым светом, каким сияет летними теплыми сумерками вечерняя звезда. Она обернула лицо к сцене, и некоторое
время ее длинные нервные пальцы судорожно
сжимали обивку барьера ложи. Но когда она опять обернулась к своим друзьям, то глаза уже были сухи и на загадочных, порочных и властных губах блестела непринужденная улыбка.
Но в это
время St.-Jérôme, с решительным и бледным лицом, снова подошел ко мне, и не успел я приготовиться к защите, как он уже сильным движением, как тисками,
сжал мои обе руки и потащил куда-то.
Вихров в это
время случайно взглянул в окно и увидел, что какой-то молодой малый все как-то
жался к стене и точно прятался за нее.
— Все кончено! Все пропало! — сказала Наташа, судорожно
сжав мою руку. — Он меня любит и никогда не разлюбит; но он и Катю любит и через несколько
времени будет любить ее больше меня. А эта ехидна князь не будет дремать, и тогда…
Она судорожно
сжимала мои колени своими руками. Все чувство ее, сдерживаемое столько
времени, вдруг разом вырвалось наружу в неудержимом порыве, и мне стало понятно это странное упорство сердца, целомудренно таящего себя до
времени и тем упорнее, тем суровее, чем сильнее потребность излить себя, высказаться, и все это до того неизбежного порыва, когда все существо вдруг до самозабвения отдается этой потребности любви, благодарности, ласкам, слезам…
Осип Иваныч тоже встал с дивана и по всем правилам гостеприимства взял мою руку и обеими руками крепко
сжал ее. Но в то же
время он не то печально, не то укоризненно покачивал головой, как бы говоря:"Какие были родители и какие вышли дети!"
Мы простились довольно холодно, хотя Дерунов соблюл весь заведенный в подобных случаях этикет.
Жал мне руки и в это
время смотрел в глаза, откинувшись всем корпусом назад, как будто не мог на меня наглядеться, проводил до самого крыльца и на прощанье сказал...
— Это в древности было, голубчик! Тогда действительно было так, потому что в то
время все было дешево. Вот и покойный Савва Силыч говаривал:"Древние христиане могли не
жать и не сеять, а мы не можем". И батюшку, отца своего духовного, я не раз спрашивала, не грех ли я делаю, что присовокупляю, — и он тоже сказал, что по нынешнему дорогому
времени некоторые грехи в обратном смысле понимать надо!
Еще одна минута — из этих десяти или пятнадцати, на ярко-белой подушке — закинутая назад с полузакрытыми глазами голова; острая, сладкая полоска зубов. И это все
время неотвязно, нелепо, мучительно напоминает мне о чем-то, о чем нельзя, о чем сейчас — не надо. И я все нежнее, все жесточе
сжимаю ее — все ярче синие пятна от моих пальцев…
Мне чудилось — сквозь какое-то толстое стекло — я вижу: бесконечно огромное, и одновременно бесконечно малое, скорпионообразное, со спрятанным и все
время чувствуемым минусом-жалом:…
Ромашов близко нагнулся над головой, которая исступленно моталась у него на коленях. Он услышал запах грязного, нездорового тела и немытых волос и прокислый запах шинели, которой покрывались во
время сна. Бесконечная скорбь, ужас, непонимание и глубокая, виноватая жалость переполнили сердце офицера и до боли
сжали и стеснили его. И, тихо склоняясь к стриженой, колючей, грязной голове, он прошептал чуть слышно...
Заметил ли Семигоров зарождавшуюся страсть — она не отдавала себе в этом отчета. Во всяком случае, он относился к ней сочувственно и дружески тепло. Он крепко
сжимал ее руки при свидании и расставании и по
временам даже с нежным участием глядел ей в глаза. Отчего было не предположить, что и в его сердце запала искра того самого чувства, которое переполняло ее?
В первые минуты на забрызганном грязью лице его виден один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то
время, как ему приносят носилки, и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят, зубы
сжимаются, голова с усилием поднимается выше, и в то
время, как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «простите, братцы!», еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «простите, братцы!» В это
время товарищ-матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается к своему орудию.
Вся его молодая впечатлительная душа
сжалась и ныла под влиянием сознания одиночества и всеобщего равнодушия к его участи в то
время как он был в опасности.
Санин объяснил ей, что это вовсе не нужно… но что, быть может, ему точно придется перед свадьбой съездить на самое короткое
время в Россию (он сказал эти слова — и сердце в нем болезненно
сжалось, глядевшая на него Джемма поняла, что оно
сжалось, и покраснела и задумалась) — и что он постарается воспользоваться своим пребыванием на родине, чтобы продать имение… во всяком случае, он вывезет оттуда нужные деньги.
Но наступает
время, когда и травля начальства и спектакли на открытом воздухе теряют всякий интерес и привлекательность. Первый курс уже отправляется в отпуск. Юнкера старшего курса, которым осталось день, два или три до производства, крепко
жмут руки своим младшим товарищам, бывшим фараонам, и горячо поздравляют их со вступлением в училищное звание господ обер-офицеров.
И вот вдруг на бесконечно краткое
время Зиночка
сжала руку юнкера и прильнула к нему упругим сквозь одежду телом.
— Довольно! — проговорил фон Лембке, энергически схватив испуганного Степана Трофимовича за руку и изо всех сил
сжимая ее в своей. — Довольно, флибустьеры нашего
времени определены. Ни слова более. Меры приняты…
Егор Егорыч, оставшись один, хотел было (к чему он всегда прибегал в трудные минуты своей жизни) заняться умным деланием, и когда ради сего спустил на окнах шторы, запер входную дверь,
сжал для полного безмолвия свои уста и, постаравшись сколь возможно спокойнее усесться на своем кресле, стал дышать не грудью, а носом, то через весьма короткое
время начинал уже чувствовать, что силы духа его сосредоточиваются в области сердца, или — точнее — в солнечном узле брюшных нервов, то есть под ложечкой; однако из такого созерцательного состояния Егор Егорыч был скоро выведен стуком, раздавшимся в его дверь.
— Научить их!.. Легко сказать!.. Точно они не понимают, в какое
время мы живем!.. Вон он — этот каторжник и злодей — чуть не с триумфом носится в Москве!.. Я не ангел смертоносный, посланный богом карать нечистивцев, и не могу отсечь головы всем негодяям! — Но вскоре же Егор Егорыч почувствовал и раскаяние в своем унынии. — Вздор, — продолжал он восклицать, — правда никогда не отлетает из мира;
жало ее можно притупить, но нельзя оторвать; я должен и хочу совершить этот мой последний гражданский подвиг!
Казалось, что если уж нельзя обойтись без"гостя", то лучше пусть будет этот, наглый, но не кляузный, нежели другой, который, пользуясь безнаказанностью, яко даром небес, в то же
время вонзает в вас
жало кляузы.
Дальнейшая очередь была за мной. Но только что я приступил к чтению"Исторической догадки": Кто были родители камаринского мужика? — как послышался стук в наружную дверь. Сначала стучали легко, потом сильнее и сильнее, так что я, переполошенный, отворил окно, чтоб узнать, в чем дело. Но в ту самую минуту, как я оперся на подоконник, кто-то снаружи вцепился в мои руки и
сжал их как в клещах. И в то же
время, едва не сбив меня с ног, в окно вскочил мужчина в кепи и при шашке.
— Не отчаивайся, князь! — шепнул ему на ухо Годунов, крепко
сжимая его руку, — главное — выиграть
время!
— Тебе вот «кажется», а поразмысли да посуди — ан, может, и не так на поверку выйдет. Теперь, как ты за ржицей ко мне пришел, грех сказать! очень ты ко мне почтителен и ласков; а в позапрошлом году, помнишь, когда жнеи мне понадобились, а я к вам, к мужичкам, на поклон пришел? помогите, мол, братцы, вызвольте! вы что на мою просьбу ответили? Самим, говорят,
жать надо! Нынче, говорят, не прежнее
время, чтоб на господ работать, нынче — воля! Воля, а ржицы нет!
Пушкин до того удивил меня простотой и музыкой стиха, что долгое
время проза казалась мне неестественной и читать ее было неловко. Пролог к «Руслану» напоминал мне лучшие сказки бабушки, чудесно
сжав их в одну, а некоторые строки изумляли меня своей чеканной правдой.
Туберозов вспыхнул и крепко
сжал рукав своей рясы; но в это
время Туганов возразил учителю, что он ошибается, и указал на то, что вера согревает лучше, чем водка, что все добрые дела наш мужик начинает помолившись, а все худые, за которые в Сибирь ссылают, делает водки напившись.
— Перебью вас, еретики! — взревел Ахилла и сгреб в обе руки лежавший у фундамента большой булыжный камень с непременным намерением бросить эту шестипудовую бомбу в своих оскорбителей, но в это самое
время, как он, сверкая глазами, готов был вергнуть поднятую глыбу, его сзади кто-то
сжал за руку, и знакомый голос повелительно произнес...
За учителем никто решительно не присматривал, но он, как человек, уже привыкший мечтать об «опасном положении», ничему не верил; он от всего
жался и хоронился, чтобы ему не воспрепятствовали докончить свое предприятие и совершить оное в свое
время с полною торжественностью. Прошло уже около часа с тех пор, как Варнава заключился в сарае, на дворе начало вечереть, и вот у утлой калиточки просвирнина домика звякнуло кольцо.
Ирландцы пошумели еще некоторое
время, потом расступились, выпустив Падди, который опять вышел вперед и пошел на Матвея,
сжав плечи, втянув в них голову, опустивши руки и изгибаясь, как змея. Матвей стоял, глядя с некоторым удивлением на его странные ужимки, и уже опять было приготовился повторить прежний урок, как вдруг ирландец присел; руки Матвея напрасно скользнули в воздухе, ноги как будто сами поднялись, и он полетел через постель на спину.